Я нахожусь на какой-то винтажно - ювелирной выставке. Не в России.
     Невероятно красивая обувь, сумки, броши, пряжки, заколки и шпильки, - различные аксессуары, выполненные  с  высочайшим  вкусом. Дизайн выставочных залов-лабиринтов изумителен. Нет внешних окон. Только подсветка. Стены жемчужно-пепельные, стеллажи прозрачные.  У каждого посетителя – наушники. Таким образом, ты находишься то в полной тишине, то в шорохе «радиопомех», то в органной музыке, то в вальсе.
    Вершина маркетинга.
    Все представленное покоится на горизонталях, абсолютно открытых  доступу, и любую вещь можно взять, ощутить, взвесить на ладони, примерить и почувствовать своей. Никакой охраны. Никаких лакеев.
    Я двигаюсь из зала в зал, с некоторых пор равнодушная к металлу и камням, молчащая, грустная, пыльная, незаметная. Налево. В наушниках волной возникает аргентинское танго – за секунду до того, как я что-то увидела.
    Пара. Даже нет – трио. Зал  женской обуви - бальных туфель, лодочек, босоножек. Каким-то невероятным образом дама двигается точно в такт музыке, звучащей у меня в наушниках, и ее страстно делят между собою два партнера. Причиной соблазна к перемене для нее служит обувь, - с каждым разом все более изящная, все более изысканная.  Даме предлагается одна пара за другой -  то одним, то другим мужчиной.  И она не в силах устоять, склоняясь попеременно от одного партнера к другому. Весь стержень танца – момент снятия одной туфельки и одевание другой. Ножка ставится на пол, на колено, на бедро, на плечо, на ладонь, на лицо партнера, -  зрелище, нужно признаться…
     Где же, думается, конец? Где вершина коллекции?  Но вдруг один  мачо отделяется от трио и предлагает танец мне (видимо, так все предусмотрено распорядителем залов).  Его угодливости нет предела. И даже не угодливости – а страсти, трепету, восхищению,  с каким безумно влюбленный мужчина желает украсить обожаемую  женщину. Это уже не маркетинг, а  гипноз  и высочайшее актерское мастерство. Браво.  Даю себе минутку побаловаться такими редкими в нынешние времена утехами…

    Вдруг - женщина. Похожая на меня (со стороны же я не знаю, какая я), но потом понимаю, что совсем не похожая – лет сорок пять, чрезмерно толстая, рыжая, лохматая, выше  ростом, вылетает из бокового прохода и хватает за грудки моего аксессуарного парня – «Кто-то из вас слишком много знает. Ему не жить. Готовься». Я слышу этот  псевдо-голливудский бред, и мне становится смешно и стыдно… Дама, слава богу, поспешно исчезает, и мы вновь остаемся с мачо. Но что-то не клеится. То ли туфельку для меня не так точно подбирает, то ли музыка уже не та, черт его знает.
    Ватная дыра во времени. Это когда только что был Он, Музыка и Ты, а потом – словно разошлись в темноте на полном ходу вагоны – нет ничего. Темно. Ветер. Пустота. Затем материализуется кто-то, кто нацеливает пистолет на вас обоих – сначала на тебя, потом переводит на него, потом опять на тебя. Ты-то понимаешь, что все это – именно то, о чем говорила рыжая лохматая дама, и с облегчением думаешь – ну,  это  не ко мне. Приятный, конечно, был парень, черненький такой, в испанском стиле. А глаза-то закрываешь, потому что совсем уж нестерпимо на это переводящееся дуло смотреть. И стоишь около  жемчужно-пепельной стены, и совершенно уже спокойно ждешь звука выстрела, запаха пороха, крика, затем  тяжелого падения тела – потому что ты ни при чем, ты здесь случайно, абсолютно случайно.  И мозг, воспитанный рассказами о партизанах и революционерах, совершенно спокоен. Потому что грядущий выстрел – не твоя история, это что-то чужое, личное, склочное, а ты здесь,  по счастью, простой наблюдатель.
      И я стою с закрытыми глазами вечное время, зная, что могут выстрелить и в меня, хотя вероятность этого ничтожно мала, и что, в сущности, приговорен другой; я стою в длинной тишине, ощущая лопатками прохладу стенной штукатурки, и радуясь заранее своей сохраненной жизни, и эгоистично  жалея не черноволосого юношу,  а лишь прерванную сладкую минуту общения с черноволосым юношей. И, кажется, столь тонка и сладка эта минута, что я начинаю источать аромат, реально ощутимый запах свободы, вырывающейся, выкручивающейся из объятий приближающейся смерти.
     И в мгновение, когда я складываю в своем сознании формулу этого аромата, тотчас ощущаю удар разрывающей лобную кость пули. Она проламывает ее и врывается, паля и мешая все, в мой мозг, -  в кромешной тишине. В абсолютной, вселенской тишине. Пуля остается внутри, и секторами гаснет  мозг, нервы, ткани, движение крови…ничего не чувствую. Нет температуры – не понимаю, не помню, что такое температура. Нет вкуса, голода, жажды – не понимаю, не знаю, что это за слова и что за ними следует. Не чувствую и не понимаю веса – что это? Насколько? Я вешу как слон или как комар, и важно ли это для осознания себя?.. Кромешное ничто, и одно только звучит в этом ничто – дыхание –
Ах…
Ха….
Ах…
Ха…
   Что это? Кто это дышит? Почему я слышу его, а не себя? И мгновенно также приходит ощущение, что если ты не слышишь биения сердца,  а слышишь дыхание – значит, это дышит Душа?.. Что же еще?!..

    Меня застрелили. Даже не так – застрелили именно МЕНЯ. И нет смысла и желания разбираться в том, почему, - меня уже нет. Я в том месте, что принято при жизни называть «тот свет». Я – на  «том» свете. Не могу рассказать, что поняла и что вижу - не имею права. Однако замечу, что последователи тех, кто откладывают все блага и желания на «после смерти», будут разочарованы. Те же, кто честно и полнокровно жил, – спокойно и достойно примут все.
     Но жизнь, надо знать, одна.  Там – не жизнь, там  - то, что после смерти. Разве оно может сравниться с жизнью? С запахами, ветром, свежестью, надеждой, теплом, печалью, уютом, сном, страданием, горечью, покоем?..  Ни с чем  -  то, что вы испытали и еще испытываете при жизни, - то, что после смерти, не может сравниться.

     Живите.